Всю дорогу Лариса спала и очнулась лишь в момент столкновения: произошел резкий удар, раздались крики людей — протараненный самолет стремительно падал. Девушка сгруппировалась, вжавшись ногами в кресло, и целых восемь минут провела в таком положении пока гигантская машина устремлялась к земле. Рухнув с высоты 5200 метров, Лариса Савицкая мало того что осталась жива, так еще и провела трое суток в тайге (Амурская область — прим. «СтарХита») с переломанными ребрами, в окружении мертвых тел, без еды, питья и надежды на спасение.
О том, как все-таки женщине удалось выбраться из глухих дебрей, кто пришел на помощь, как пришлось начать жизнь с чистого листа, и рассказывает фильм «Одна». Накануне премьеры та самая, но сейчас уже 61-летняя, Лариса дала интервью «СтарХиту». Поговорили с героиней о том, почему она согласилась на участие в картине, несмотря на то, что воспоминания о той трагедии для нее настоящая пытка и на съемках было немало слез.
Вы не любите публичные мероприятия, избегаете внимания журналистов... Однако согласились принять участие в создании фильма «Одна». Режиссер Дмитрий Суворов долго уговаривал вас?
Сначала отбрыкивалась. Но есть люди, которые умеют убеждать, когда чего-то сильно хотят, у них особая энергетика. Они приехали с таким намерением — хотим! Муж говорит: «Зачем они тебе нужны? Неизвестные, непонятные...» А я подумала, что если человек хочет, он будет бороться. Но окончательно меня убедило то, что фильмы могут спасать жизни. Я в это верю.
Правда ли, что незадолго до трагедии вы с мужем ходили на итальянский фильм «Чудеса еще случаются», в котором главной героине тоже удалось выжить в авиакатастрофе, упав с высоты 3,2 тысячи метров? Это же какая-то мистика!
Да, я же говорю, что через фильмы можно передавать информацию. Со мной такое произошло. И, возможно, наш фильм поможет кому-то еще. Я выступала консультантом на площадке и, поскольку не хотела съемок, поставила такое условие: сценарий будем писать в виде игры — проводить проверку сценариста на полиграфе. Я подготовила тесты. Показала девушке-сценаристу картины монгольского художника, чтобы не возникло ненужных ассоциаций. И она описывала эти картины. Среди рисунков был пустой лист бумаги, то есть девушка должны была самостоятельно что-то придумать, сочинить. В какие-то моменты понимала, что плывет, — сидела, смеялась.
Вы участвовали в кастинге актеров?
По большому счету не участвовала, но для меня было важно, чтобы главная героиня была миниатюрная. Потому что при падении я упиралась ногами в переднее кресло — да, меня спас небольшой рост. Сначала привели высоченных, я говорю: «Ребята, такая девочка не сгруппируется так, как надо, ноги будут мешать, она вся переломается. Видите, я компактная, ищите кого-то такого же».
В итоге утвердили молодую актрису Надю Калеганову. Разговаривали с ней? Может быть, советовали что-то?
Когда она спрашивала, как сыграть, чтобы было похоже, я отвечала: «Играй саму себя». «Представь, что тебе 20 лет, ты влюблена, и вся жизнь впереди», — примерно такие советы она от меня получила. Мы виделись очень мало. На съемках у них была своя программа, а мы с Тимофеем в основном смотрели, как работали каскадеры и тигрица, которая гоняет главную героиню по тайге.
Вы три дня пробыли в тайге — как выживали? Где находили еду, воду? Покидали ли место крушения или старались держаться поблизости, чтобы не заблудиться?
Я ничего не ела. Только ходила искать людей — весь фильм про это. Положила мужу в карман записку о том, что это Савицкий, и пошла за помощью. Потом вернулась — вижу, вертолеты летают, решила разжечь костер. Нашла спички мокрые, сигареты — высушила. Думаю, сейчас покурю и разожгу, но не успела. Прибыли спасатели и увезли в больницу.
Врачи, наверное, были шокированы, увидев вас...
Ну вот представьте... Районная больничка, поздний вечер, все уже ложатся спать — и тут привозят такое чудо. Рентген сделали, отдали и увезли. Психологической помощи не оказали, не было таких специалистов в те времена. Хотя пострадала-то больше всего голова. Не могли даже накормить, потому что ужин закончился. Принесли холодную манную кашу. Ну три дня в лесу без еды, и тут эта каша...
Наверняка вы не раз анализировали чудо, произошедшее с вами — из 38 человек выжили только вы! Считаете ли своей миссией помощь в создании этого фильма?
Я не воспринимаю эту работу как фильм обо мне. Все-таки у 20-летнего человека одно мышление, а сейчас я уже в три раза старше, и эта девочка могла быть моей внучкой. То есть там, на экране, уже не я. Другое дело, что история очень заряжена энергетически, и эту энергию я четыре года назад передала съемочной группе. Потом перед ними встала задача — передать эмоцию дальше, зрителям. Сейчас наступает время работы зрителей. Я сделала все, что могла. И тут нет моей миссии. Я не изменилась после той катастрофы, не стала другой...
Совсем не изменились?
Ну разве что часть меня осталась в прошлом... Эдакая потеряшка, которая ходит по лесу и плачет. Мне есть о чем поплакать.
Вы плакали во время съемок?
Да, рыдала просто как человек-амфибия. Я всегда плачу не когда «ура, наши победили!», а когда маленький и слабый находит силы и одерживает верх. В прошлом году мы еще снимали документальный фильм в Сербии и Крыму — природа, кстати, там очень красивая, я обожаю горы. Повествование шло от первого лица, то есть режиссер Настя брала у меня интервью, а я рассказывала все, как было. И вот она сидит, ревет, слушая меня, я же понимаю, что у меня нет слез. Вот настолько внутри все впечатано в нервные клетки. Та история с падением будто была не со мной. А вот когда рассказываю, что дальше было, уже начинаю плакать, так себя жалко становится.
Пережив такую катастрофу, вы говорите, что не боитесь летать. Как это возможно?
Страха летать нет, потому что я не падала в самолете, в моей картине мира нет такого процесса. Взрыв, вспышка, столкновение... Когда я проснулась, самолета уже не было. То есть мыслей вроде «мы падаем, я сейчас разобьюсь!» не возникало. Был только животный страх человека, который осознает, что сейчас погибнет. Я знаю, что чувствуют люди в такие страшные моменты, как работает их мозг.
И как он работает?
В нем срабатывают какие-то первобытные механизмы защиты. Как физиолог могу это сказать. Я изучала функции мозга в разном эмоциональном состоянии человека — страх, радость, восторг, ужас. Например, в момент трагедии я сначала пыталась что-то судорожно предпринять. А потом приходила мысль: «Стоп, зачем я это делаю?» То есть действия запускаются вперед мыслей. Когда происходит что-то подобное, главное не мешать себе. Делаешь что-то и делай, мозг лучше знает, как спасаться.
Вы начали изучать мозг уже после трагедии?
До катастрофы уже окончила два курса вуза. Первое образование получила на биофаке, а сейчас занимаюсь прикладной психофизиологией, полиграфией и босс-терапией. И это все про мозг. Муж Тима соорудил полиграф как раз под этот проект, он у меня гений — занимается изобретениями больше 40 лет.
Сколько лет было вашему сыну, когда вы ему рассказали, что с вами случилось? Как он отреагировал?
Я ничего не рассказывала. Сын подрос, стал замечать, что вокруг нас постоянно снуют журналисты, телевизионщики. Я спросила: «Гош, хочешь узнать?» Он не захотел. Сейчас позвала его на премьеру. Он не пошел, сказал, что потом посмотрит.
А внучка знает?
Скорее всего, да. Знаете, я ведь пыталась все это забыть. Но вначале меня мучили вопросами журналисты, потом я рассказала все, и мы уехали на дачу. А там никто не в курсе — красота! Просто у каждого события есть срок, и через 10 лет после такого тяжелого потрясения тебя точно отпустит. У меня же двойной удар был — муж Володя погиб, я сама сильно пострадала. Мы были женаты всего четыре месяца, представляете! Поэтому когда мы с Тимофеем женились, сказала ему: «Лет 40 будем жить, не меньше!». Пока мы вместе всего 14.
Как вы познакомились с мужем?
В Интернете, на профессиональном форуме. Мы с ним создаем полиграфы, вернее, он работает, а я помогаю. Муза! Муж мой главный критик, без него не было бы фильма. Знаете, человека можно чувствовать. Согласно науке соционике, я — Наполеон, а муж — Бальзак, мы с ним дуалы — это значит полное дополнение.
Есть ли у вас правило гармоничного брака? Поделитесь!
Мы два иррационала — можем пойти за грибами, увидеть черноплодную рябину и начать собирать ее ягоды. Тимина мама нам кричала: «Тима, вы же за грибами собрались!» То есть мы оба легко меняем вектор, потому что для нас важен процесс, а не результат. Я каждый день признаюсь ему в любви, могу и не один раз это сделать. В этом месяце, например, мы не расставались ни днем, ни ночью.
Фото: Сергей Ведяшкин/АГН «Москва», Legion-Media, Серж Винтер/РИА Новости, Саяпин Владимир/ТАСС, личный архив
