Для мирных жителей Припяти и сотрудников Чернобыльской АЭС настоящий ад начался в 1:24 26 апреля 1986-го, когда произошло разрушение реактора четвертого энергоблока, сопровождавшееся огромным выбросом радиации. Люди умирали в страшных муках: первым от взрыва скончался оператор станции, а в ближайшие дни от сильнейшего облучения погибли пожарные, храбро сражавшиеся с пламенем.
Полная картина случившегося открылась миру не сразу: поначалу и сами участники событий не осознавали масштабов беды. Кроме того, советское правительство отчаянно хотело скрыть правду о катастрофе: документы о причинах аварии засекретили, как и результаты медицинских обследований жертв и сведения о степени радиоактивного заражения территорий. В 37-ю годовщину трагедии вспоминаем хронологию тех ужасных дней и героев, отдавших жизни за спасение родных городов.
Смертельный эксперимент
Выполняя приказ
В апреле 1986-го четвертый энергоблок должны были подготовить к очередному плановому ремонту. Такая практика существовала годами и не вызывала беспокойства у работников АЭС. Однако во время остановок всегда проходили испытания оборудования, на этот раз — проверка «выбега ротора турбогенератора». Данный режим позволил бы использовать запасенную кинетическую энергию в случае обесточивания станции. До 1986-го эксперимент проводился трижды, вот только ни разу не завершился удачей.
Итак, с ночи 25 апреля работники станции начали снижать мощность генератора. Якобы нарушив технику безопасности, сотрудники отключили автоматическую защиту — систему аварийного охлаждения реактора. Впрочем, впоследствии выяснилось, что это действие не было ошибкой: в испытаниях нештатных режимов работы реакторов так делали всегда. Но тут показания датчиков и приборов стали скакать, а без опытного начальника рядом оператор не понимал, что делать в нестандартной ситуации. Почему же над персоналом не было усиленного контроля со стороны физиков-конструкторов и главных инженеров? Эти вопросы не раз звучали в судебных протоколах несколько месяцев спустя…
26 апреля, 0:28: мощность реактора «провалилась» до 30 мегаватт, а в программе испытаний стояло четкое указание — держать уровень в 700-1000. Вручную персонал пытался устранить дисбаланс в системе, а в час ночи показатели внезапно подскочили в семь раз до отметки в 200 мегаватт. Что-то явно шло неправильно, но сотрудники станции продолжали испытание: ведь нужно было выполнять приказ…
Что не учли проектировщики реактора
Чтобы объяснить, что происходило в последующие минуты, нужно понять, как устроен реактор. В его сердце — двухтонный графитовый цилиндр, пронизанный 1700 каналами, по которым течет вода, замедляющая скорость нейтронов. В случае аварии жидкость нагревается и испаряется, и реактор буквально «тормозит» себя, предотвращая взрыв.
И тут появляется маленькое «но»: проектировщики не учли, что графита в составе оборудования слишком много, материал и так замедлял процессы, а когда вода закипала, в критический момент разгон реактора наоборот мог продолжиться.
Этой погрешности не могли знать простые операторы, трудившиеся на АЭС в ту роковую ночь. В 1:07 они подключили к шести работавшим насосам еще два, надеясь в дальнейшем обеспечить охлаждение системы. Количество жидкости в каналах снизилось, затем уровень воды стабилизировался. В 1:22 на распечатке сотрудники увидели, что запас реактивности критически мал, а значит, нужно глушить машину.
Но испытание продолжалось и вошло в активную фазу «выбега», хотя тепловая мощность непреклонно росла. В 1:23 начальник смены четвертого энергоблока дал срочную команду нажать кнопку аварийного глушения реактора А3-5: стержни из материала, поглощающего нейтроны, должны были опуститься на дно реактора. Однако и конструкция стержней оказалась далека от идеала: вытесняя воду, они ускорили, а не замедлили реакцию.
Стержни застряли на высоте в два метра, температура взлетела, и начался саморазгон генератора. В 1:24 на станции прогремело два взрыва, разрушивших реактор. Многотонные обломки погребли под собой оператора насосов ГЦН Валерия Ходемчука. Начался пожар…
Глазами очевидцев
Через минуту на пульт пожарной части номер два поступил сигнал о возгорании АЭС. Группу возглавил 23-летний лейтенант Владимир Правик, а вскоре к нему присоединился караул лейтенанта Виктора Кибенка. Еще никто не знал, что реактора больше нет, а на его месте сияет столб эфирного бело-голубого света, устремившийся в ночное небо…
Заместитель главного инженера Анатолий Дятлов полагал, что реактор цел, нужно только подать воду и охладить его. Реальная картина открылась Александру Ювченко, спустившемуся от своего рабочего места на пару этажей ниже. Он встретил по пути оператора Виктора Дегтяренко: окровавленного, в почерневшей одежде. Пострадавший уверял, что с ним все в порядке, но помощь требуется людям, оставшимся в насосной.
Последующие события той ночи вполне точно передал эпизод нашумевшего сериала HBO «Чернобыль». Ювченко вместе с коллегой Юрием Трегубой отправился к емкостям охладителя и через щель заваленной обломками двери увидел разрушенные стены и цистерны. Крыши не было, а на месте реактора — лишь свечение, вызванное радиоактивной ионизацией воздуха.
Но вернемся к пожарным, оказавшимся в центре событий. У них не было никаких особых средств защиты, только брезентовые костюмы, рукавицы да каски. Дозвониться до диспетчера АЭС, чтобы узнать подробности происшествия, они не смогли, так что просто приступили к работе. Уже в два часа ночи бойцов, сражавшихся с огнем на станции, начали доставлять в клиники с признаками лучевой болезни. Забегая вперед, отметим, что отважные лейтенанты Правик и Кибенок скончались 11 мая…
«Мне позвонили из Чернобыльской медсанчасти просто домой, телефон у меня всегда около постели: вот, мол, Ангелина Константиновна, странная история — на станции пожар, какие-то взрывы и больные с реакцией, очень похожей на облучение. Дальше пошли такие сведения: реакция типичная — рвота, краснота, слабость, у одного понос. Что делать? Пока еще первые больные прибывают. Я говорю: «Очень похоже на лучевую болезнь», — вспоминала доктор медицинских наук, профессор Ангелина Гуськова. — «Но, знаете, все техники говорят, что этого не может быть». Звонки продолжаются: говорят, народу все больше. Вот уже 80 человек, 120…».
К шести утра пожар в четвертом энергоблоке потушили, но это было лишь началом. Чтобы оценить масштабы и ликвидировать последствия катастрофы, утром 27 апреля в Москве создали Правительственную комиссию во главе с Борисом Щербиной. В 13.10 на местном радио Припяти объявили об эвакуации жителей. Подготовку к транспортировке людей провели накануне ночью, и теперь за три часа оттуда сумели вывезти 47 тысяч человек. Они бросали дома, участки, собак и кошек…
На фоне эвакуации военные вертолетчики начали сбрасывать в очаг взрыва песок, глину и бор, чтобы остановить распространение огня и утечки топлива. Люди гибли или попадали в больницы с серьезным облучением, но лишь 28 апреля всесоюзные СМИ передали первое официальное сообщение о катастрофе. «Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана необходимая помощь. Создана Правительственная комиссия для расследования происшедшего», — коротко говорилось в объявлении.
Ложь и спасение
Зона отчуждения
2 мая Правительственная комиссия начала эвакуировать население деревень, находящихся в радиусе 10 километров от аварии, а 3 мая стартовали работы «под телом» четвертого энергоблока: существовала угроза прогорания нижней части реактора. Не щадя себя, шахтеры трудились в полях страшного облучения.
Спустя два дня эвакуация коснулась граждан Украины и Белоруссии, живших в 30 километрах от АЭС. 135 тысяч человек были вынуждены бросить землю предков, отныне получившую имя «зона отчуждения».
Лишь 6 мая реактор полностью потушили, приостановив тем самым выброс радиоактивных веществ. Но не только пламя было главной проблемой ликвидаторов. «Черный ветер» разносил радиацию в виде шлейфа из пепла в сторону России, Финляндии, Швеции, затем повернул на Юг, направив ядерную пыль в Азию и Северную Африку, а потом и в США. По свидетельству профессора Голдмана, смертоносное облако опустилось в районе Флориды. По слухам, обеспокоенные фермеры убили всех коров, которые могли заразиться через траву, покрытую отходами АЭС, и получили за это материальную помощь от Америки.
Попытки скрыть правду
Несмотря на критическую ситуацию, 9 мая министр здравоохранения УССР Анатолий Романенко заявил по радио, что уровень радиации снижается и на данный момент соответствует международным нормам. О какой же «норме» шла речь, если сейчас то ядерное загрязнение сравнивают с 400-ми Хиросимами?
По официальным данным, радиоактивному воздействию так или иначе подверглись восемь с половиной миллионов человек, загрязнение коснулось 23% территорий Беларуси, 10% Украины и 15% России. Впервые о пострадавших Горбачев заговорил по телевидению 14 мая.
В те дни продолжилась обработка аварийной зоны сорбентом, а следующим шагом ликвидаторов стало строительство вала для предотвращения попадания вредных веществ в реки. В августе на конференции экспертов МАГАТЭ в Вене академик Валерий Легасов, возглавлявший комиссию по расследованию причин и ликвидации последствий катастрофы на АЭС, представил пятичасовой доклад анализа Чернобыльской трагедии. Его предельная честность и указание на недостатки в проектировании подобных реакторов не понравились советскому руководству: впоследствии Легасова не избрали в научно-технический совет и званием Героя России наградили лишь посмертно, в 1996-м.
В рекордные сроки, за пять месяцев, был создан бетонный саркофаг, накрывший четвертый энергоблок, — так называемый объект «Укрытие». Строить его оказалось очень опасно: в некоторых местах скопления топлива излучение достигало огромного уровня в 3000 рентген в час, при том, что доза в 400 является смертельной. Но даже несмотря на это, гражданские и военные люди не отступили и пожертвовали здоровьем ради спасения человечества.
